Германия оказалась в странном и уязвимом положении в современной Европе. Беспокойные 1990-е, годы объединения Германии, стали для немецких соседей настоящим кошмаром, европейские государства с ужасом думали о том, что их ждет, когда  на континенте восстанет из пепла новый гигант. Гельмут Коль, канцлер Германии тех лет, обещал создать европейскую Германию, но не немецкую Европу. Сегодня же никто не поспорит с тем, что все условия любой программы помощи в Европе диктуются исключительно Германией. Чтобы справиться со своими долговыми проблемами, нужен устойчивый экономический рост. Эта истина ясна всем. Но немцев, переживших ужасные межвоенные годы хаоса, беспокоит лишь стабильность. Как следствие, в Европу пришла мода обвинять Германию во всех неудачах Старого Света. У критиков Германии два основных постулата: настоящая проблема Европы заключается в профиците текущего счета Германии, которая никак не может избавиться от наследия прошлого. На самом деле, текущий счет немецкой экономики - проблема с куда более давними корнями, чем сам валютный союз. К 1960-м годам Германия превратилась в сильнейшую и самую динамичную экономику Европы, благодаря успешному развитию экспортного сектора. Профицит текущего счета Германии, основанный на положительным торговом балансе, появился на короткое время в 1950-х, однако, его удалось устранить в результате ревальвации валюты в 1961 году. Он вновь появился в конце 1960-, затем в конце 1970-х, в конце 1980-х и, наконец, в 2000-х. Если возникающие в результате дисбалансы нельзя было финансировать и поддерживать в стабильном состоянии, их нужно было исправлять. Начиная с 1960-х, европейские партнеры Германии по Европе, в первую очередь, Франция, с завидной регулярностью сталкивались с необходимостью дефляции и фискальной экономии для борьбы с дефицитами. Но французской политической элите такие меры были совсем не по душе, потому что они ограничивали рост экономики и гарантировали недовольство электората. Франции (и другим средиземноморским странам) хотелось монетарной и фискальной экспанисии Германии, которая ослабила бы ее экспортную мощь. Но этот путь никогда не пользовался популярностью у немце, которые, памятуя о межвоенных смутных годах, всегда боялись инфляции и ее последствий. Немецкие политики думали, что проблема исчезнет, если организовать валютный союз - ведь в США никто не беспокоится о том, что  экономический бум в Калифорнии ведет к таким же профицитам текущего счета (если их вообще кто-нибудь оценивает). Никто не просит калифорнийцев отдохнуть, расслабиться и сходить на пляж, пока погода позволяет. 

Второй пункт критики, который любит повторять лауреат нобелевской премии, экономист Пол Кругман - это хронологическая ошибка так называемых уроков немецкой истории. Вовсе не знаменитая гиперинфляция 1920-х, уничтожившая хрупкую Веймарскую республику, привела к возникновению нацизма. Демократия погибла в стране через десять лет после завершения депрессии и дефляции. Но в этом утверждении не учитывается важный элемент политически сложной ситуации в Германии начала 1930-х годов. К началу Великой депрессии Германия уже оказалась в ловушке своих прежних ошибок. Именно эти уроки впечатаны в коллективное политическое самосознание немцев. На генетическом уровне.

Немцы правы, проводя параллели между сегодняшним состоянием Европы и тем, что происходило в Германии в межвоенный период. Сходство проявляется в последствиях выбора валютного режима для политического поведения и демократии. В конце периода гиперинфляции Германия загнала себя в валютный режим, привязавшись к международному золотому стандарту, который был специально разработан так, чтобы выйти из него было невозможно. Считалось, что это сделает страну заслуживающей доверия и привлекательной для иностранного капитала. Стратегия сработала, и капитал потек в государственный и частный секторы немецкой экономики, обеспечив им процветание. Правительства на всех уровнях финансировали политически привлекательные, но дорогие инфраструктурные проекты. Но у этой медали была и другая сторона. Рост экономической активности в сочетании с прошлым опытом инфляции привел к повышению заработных плат, не соответствовавшему росту производительности. В результате, в конце 1920-х Веймарская Германия потеряла конкурентоспособность - то же самое произошло в Южной Европе в 2000-е. И в том, и в другом случае, было ясно, что  рано или поздно поток капитала иссякнет, а отсутствие конкурентоспособности приблизит печальный конец.

Когда маятник качнулся в другую сторону, Германия оказалась в ловушке. И немцы, и иностранцы начали забирать деньги со вкладов, банки оказались на грани банкротства и были вынуждены экстренно подавать активы по низким ценам. Правительству пришлось поддерживать банки в бедственном положении; но оно могло финансировать свой дефицит, только путем займов в банков. В условиях фиксированного валютного курса, привязанного к золотому стандарту, это означало необходимость внедрять новые жесткие меры, непопулярные с политической точки зрения. Простого решения не существовало. В 1931 году начался банковский кризис, тут же было принято решение  о введении контроля над потоками капитала. Кризис стал приговором для демократии. Демократические партии отреагировали попытками снять с себя ответственность в сложные для экономики страны времена. Последнее полностью парламентарное правительство Веймарской республики рухнуло еще в марте 1930 года, под политическим давлением сложной фискальной дилеммы. Сокращения расходов ожесточили левых, а повышения налогов разозлили правых. 

Демократические партии обвинялись в использовании положений конституции о чрезвычайном положении для того, чтобы принимать законы в форме декретов, в обход парламента. В этом плане фундамент демократии был уже изрядно разрушен еще задолго до назначения Адольфа Гитлера Канцлером Германии в январе 1933 года. Банковские и бюджетные проблемы, фискальные ограничения и возникновение «не политического» технократического правительства: все это слишком хорошо знакомо немцам из уроков истории своей страны. Отрицательный урок межвоенного хаоса - накапливание фискальных обязательств не решит проблему - уже дает о себе знать в современной Европе. Но есть и положительный урок, который не мешает усвоить: можно установить международный порядок, который поддерживает, а не подрывает демократические режимы в то время, когда им приходится принимать непопулярные меры. Такой урок извлек Конрад Аденауэр, первый послевоенный немецкий Канцлер, человек, который был мэром одного из самых расточительных городов в 1920-х, и видел катастрофу ближе других. Сейчас, как и тогда, Европе - странам с едиными ценностями - нужно поддержать демократию в странах на грани экономического коллапса.

Гарольд Джеймс

Подготовлено Forexpf.ru по материалам Project Syndicate Источник: ProFinance.Ru - Новости рынка Forex