Последние лет сто споры в области экономической политики вращаются вокруг роли государства и рынков, а также достоинства оных. Может быть, рынок управляет государством, в том смысле, что он диктует правительству масштабы заимствований? Или же государство берет вожжи правления в свои руки, когда рынок не справляется с выполнением важных социальных функций - таких как участие в войнах или обеспечение полной занятости? Этот застарелый спор лежит в основе европейского раздора в поисках решения для текущего долгового кризиса. Тем же вопросом мучаются и американские политики в преддверии ноябрьских выборов президента и Конгресса. В течение двух десятилетий, предшествовавших финансовому кризису, большинство людей - включая политиков - были уверены в том, что главенствующая роль отведена именно рынкам. Сегодня же интеллектуальный маятник готов качнуться в сторону государства и его обязанности разгребать руины, оставленные рынком - как это было в начале прошлого столетия: за поклонением рынкам двадцатых годов, пришли тридцатые годы с усилением позиции государства.

Два десятка лет назад рассудительные европейские политики пытались найти «третий вариант», альтернативу зигзагообразному движению между значимостью рыночных механизмов и социальных приоритетов, в соответствии с которыми рынки нужно направлять. Например, когда Комитет Делорса подготовил свой отчет по возможным вариантам формирования монетарного союза в Европе (дело было в 1988 -1989 годах), эксперты много говорили и спорили о том, достаточно ли будет рыночного давления для поддержания дисциплины в странах. Многие предупреждали, что ничего не выйдет, что доходность по облигациям сольется в самом начале, позволив расточительным странам брать займы под такие низкие проценты, которые им при других обстоятельствах и не снились бы. Итогом споров стал набор наспех придуманных и сырых правил относительно уровней дефицита и долга, который никто никогда не воспринимал всерьез. Экономисты высмеивали их, а Романо Проди, президент Европейской Комиссии, назвал их «идиотскими».

Вплоть до второй половины 2008 года Европе казалось, что она нашла свой фискальный рай: рынки не дифференцировали государственные облигации разных стран. Некоторые даже думали, что все долги гарантированы по умолчанию, что, однако, было невозможно, потому что Договор о функционировании Европейского Союза исключает это явным образом. Скорее неразделенное доверие инвесторов ко всем заемщикам Еврозоны стало следствием чего-то другого - общей веры в платежеспособность. В соответствии с этой точкой зрения, развитые страны считаются искушенными в фискальных делах. Они всегда могут поднять налоги, чтобы обеспечить себе возможность обслуживания долга. В бедных же странах часто влиятельные заинтересованные группы препятствуют повышению налога на благосостояние, а массовая бедностью затрудняет внедрение общего налога на потребление для малообеспеченных. Эти выводы подкреплялись бесчисленными долговыми кризисами в периферийных странах - один из самых разрушительных обрушился на Латинскую Америку ровно 30 лет назад, после экономического бума, стимулированного безудержным кредитованием. Иногда бумы носили чисто потребительский характер - при этом не важно, что было главным объектом потребления: товары широкого спроса, военная техника или президентские дворцы; иногда они были инвестиционными по сути, при этом из-за неверно расставленных политических приоритетов деньги инвестировались не туда, куда следовало бы.

С 2008 года ситуация складывается по-новому: впервые за целое поколение развитые страны оказались под прессом долгового кризиса - теперь они ничем не отличаются от бедных стран со слабо развитыми финансовыми институтами. Может быть, это такая особенность Еврозоны, где правительства не контролируют собственную валюту? Европейский долговой кризис тал причиной глубокого раскола политической и экономической мысли. Те, кто верит в историческую уникальность европейского валютного союза, настаивают. что другие страны - контролирующие собственные денежные единицы - не могут оказаться в такой западне. Этот тезис излагается прямо и без обиняков: в Соединенных Штатах или Великобритании не может случиться забастовки на рынке облигаций, потому что у Центробанков этих стран в запасе целый арсенал политических инструментов - включая нетрадиционные меры - необходимых для монетизации долга.  

Эта теория противоречит историческому опыту, а также доминирующим принципам работы центральных банков, сформированным в 1990-х годах. В рамках этой концепции инвесторы наказывают расточительные государства, требуя более высокий процент, чтобы застраховаться на случай роста инфляции; таким образом, лучший способ снизить стоимость займов - предоставить центральным банкам максимум независимости от политиков и сделать ценовую стабильность их приоритетной задачей. Европейский центральный банк, пожалуй, идеальное воплощение этой философии. Его независимость гарантируется не только национальным законодательством на уровне стран-участниц, но и договором между ними. Такие договоры имею большую силу, чем национальное законодательство, потому что их сложнее отозвать, изменить или аннулировать.

Долги крупных индустриальных должников - США и Великобритании - финансируются извне, поэтому аргумент о том, что их правительства могут в любое время монетизировать долг, звучат не убедительно. В один прекрасный день иностранные инвесторы усомнятся в том, что их активы в долларах или фунтах стерлингов надежно защищены от инфяции, и тогда им больше не захочется покупать их под низкий процент. За сформированным в 1990-х годах подходом к монетарной политике стоит фундаментально верная идея, которая, однако, требует институционального подкрепления. Нужно остановить идеологический маятник двадцать первого века и вернуться к другим, более старым концепциям. И государства, и рынки работают как надо, только когда должным образом применяемые законы обеспечивают необходимую стабильность.

Гарольд Джеймс
Подготовлено Forexpf.ru по материалам Project Syndicate Источник: ProFinance.Ru - Новости рынка Forex