Источник: The Economist
Кто участвует в гонке
Премьер-министр Индии Нарендра Моди хочет, чтобы ВВП на человека перешел в категорию высокого дохода, установленную Всемирным банком. Лидеры Индонезии считают, что у них есть время до середины века, чтобы догнать богатые страны. Потом стареющее население начнет тормозить рост. В это же время заканчиваются многие реформы Мухаммада бин Салмана в рамках стратегии «Видение 2030». Наследный принц Саудовской Аравии хочет превратить свою страну из производителя нефти в диверсифицированную экономику. Другие небольшие страны, включая Чили, Эфиопию и Малайзию, разрабатывают собственные схемы.
Они сильно различаются, но у всех есть нечто общее: запредельные амбиции. Власти Индии считают, что для достижения цели, поставленной Моди, ВВП должен расти на 8% в год — на 1.5% больше, чем в среднем по стране за последние три десятилетия. Индонезия нужен рост на 7% в год, по сравнению со средним показателем в 4.6% за тот же период. Не нефтяная экономика Саудовской Аравии должна будет расти на 9% в год по сравнению со средним показателем в 2.8%. Хотя 2023 год был хорошим для всех трех стран, ни одна из них не росла такими темпами. Очень немногие страны смогли поддерживать такой рост в течение пяти лет, не говоря уже о 30.
Как этого добиться — непонятно. Чтобы повысить благосостояние, экономисты обычно предписывают либерализацию реформ, которые продвигались МВФ и Всемирным банком с 1980х годов под кодовым названием «Вашингтонский консенсус». Среди наиболее широко принятых — надежная фискальная политика и устойчивые обменные курсы. Сегодня технократы призывают к смягчению правил конкуренции и приватизации государственных компаний. Тем не менее, эти предложения в конечном счете направлены на устранение барьеров для роста, а не на его повышение. Действительно, Уильям Истерли из Нью-Йоркского университета подсчитал, что даже среди 52 стран, которые проводили политику, наиболее соответствующую Вашингтонскому консенсусу, рост ВВП составлял в среднем всего 2% с 1980 по 1998 год. Г-н Моди и принц Мухаммад не хотят ждать — они хотят быстро развиваться.
Они хотят развить такую скорость, которая наблюдалась в странах Восточной Азии в 1970х и 1980х годах. По мере распространения глобализации они максимально использовали массовую и дешевую рабочую силу, получив преимущество на рынках автомобилей (Япония), электроники (Южная Корея) и фармацевтики (Сингапур). Отрасли промышленности строились за протекционистскими стенами, которые ограничивали импорт, а затем процветали, когда поощрялась торговля с остальным миром. Позже иностранные компании принесли ноу-хау и капитал, необходимые для производства более сложных и прибыльных товаров, повышая производительность.
Поэтому неудивительно, что лидеры развивающихся стран по-прежнему с энтузиазмом относятся к производству. В 2015 году Моди объявил о планах увеличить долю промышленности в индийском ВВП с 16% до 25%. «Продавайте где угодно, но делайте в Индии», — призвал он лидеров бизнеса. Камбоджа надеется удвоить экспорт продукции со своих фабрик, за исключением одежды, к 2025 году. Кения хочет, чтобы ее производственный сектор рос на 15% в год.
Новые проблемы
Однако есть одна загвоздка. Индустриализацию еще труднее стимулировать, чем это было 40 или 50 лет назад. В результате технологических достижений для производства, скажем, пары носков требуется меньше рабочих, чем когда-либо. В Индии в 2007 году для работы завода требовалось в пять раз меньше рабочих, чем в 1980 году. Во всем мире промышленность в настоящее время работает на навыках и капитале, которыми богатые страны располагают в изобилии, и меньше на рабочей силе, а это означает, что дешевая рабочая сила больше не дает преимущество и не помогает быстрому экономическому развитию. Поэтому у Моди и других есть новый план: они хотят перейти на передовое производство. Зачем шить носки, если можно паять полупроводники?
Эта «экстраординарная одержимость созданием вещей прямо на технологической границе», как выразился бывший советник индийского правительства, иногда приводит к старомодному протекционизму. Индийским компаниям можно продавать где угодно, но г-н Моди хочет, чтобы индийцы покупали индийское. Он объявил о запретах на импорт всего — от ноутбуков до оружия.
Но не весь протекционизм старомоден. С момента последней вспышки в Индии в 1970х годах запреты на импорт и лицензирование сменили субсидии и налоговые льготы. Тогда каждая инвестиция выше определенного порога должна была быть одобрена государственным служащим. Теперь высокопоставленные чиновники получают приказ от Моди привлекать инвестиции в размере $100 млрд долларов в год. Более того премьер-министр объявил, что привлечение производителей чипов является одной из его основных экономических целей. «Стимулы, связанные с производством» дают налоговые льготы для каждого компьютера или ракеты, произведенных в стране, а также для других высокотехнологичных продуктов. В 2023 году такие субсидии обошлись стране в $45 млрд, или 1.2% ВВП. Три года назад, когда эта схема только появилась, размер субсидий не превышал $8 млрд. Малайзия тоже предлагает бонусы фирмам, которые занимаются облачными вычислениями, и помогает с расходами на заводы, созданные в стране. Кения строит пять безналоговых индустриальных парков, которые будут готовы в 2030 году, и планирует построить еще 20.
Кое-какого успеха уже удалось добиться. Производственный сектор Камбоджи в прошлом году добавил к ВВП на 3% больше чем пять лет назад. Компании, которые хотят диверсифицироваться от Китая, привлекают низкие затраты, субсидии для высокотехнологичного производства и государственные инвестиции. Однако в других местах все оказывается сложнее. В Индии доля производства в ВВП остается стабильной — Моди не планирует достичь цели в 25% к следующему году. Крупные бренды, такие как Apple и Tesla, разместили свои бренды на одном или двух заводах, но не проявляют большого желания инвестировать в Китай, который предлагает превосходную инфраструктуру и более образованную рабочую силу.
Опасность заключается в том, что, стремясь привлечь высокотехнологичное производство, страны в конечном счете повторяют прошлые ошибки. С 1960 по 1991 год доля обрабатывающей промышленности в индийском ВВП удвоилась. Но когда в 1990х годах были сняты защитные барьеры, продукция не была достаточно дешевой для экспорта вовне. На этот раз риск особенно велик, поскольку Моди считает, что производство является синонимом «самообеспечения», или способности Индии производить все, что ей нужно, особенно технологии. Наряду с Индонезией и Турцией, Индия входит в группу стран, которые рассматривают обогащение как путь к более сильной геополитической позиции, увеличивая вероятность инвестировать не туда.
Среднегодовой рост ВВП
Источник: The Economist
Зеленая повестка
Эти недостатки как базового производства, так и попыток забежать вперед помогают убедить некоторые страны попробовать другой подход: привлечь отрасли, которые используют свои природные ресурсы, особенно металлы и минералы, обеспечивающие зеленый переход. Правительства в Латинской Америке проявляют к этой теме большой интерес. Как и Демократическая Республика Конго и Зимбабве. Но именно Индонезия лидирует и делает это с поразительной тяжеловесностью. С 2020 года страна запретила экспорт бокситов и никеля, при том, что на ее долю приходится 7% и 22% всего мирового предложения соответственно. Чиновники надеются, что, сохраняя жесткий контроль, они смогут заставить нефтепереработчиков переехать в страну. Затем они планируют повторять этот трюк до тех пор, пока не привлекут к себе всех участников цепочки поставок, а индонезийские рабочие не смогут все, от компонентов батареи до ветряных турбин.
Чиновники также предлагают бонусы: деньгами и льготами. Индонезия находится в разгаре инфраструктурного бума: расходы в период с 2020 по 2024 год должны достичь $400 млрд, что более чем на 50% больше, чем в 2014 году. Сюда входит финансирование не менее 27 многомиллиардных промышленных парков, включая парк Калимантан стоимостью $129 млрд, построенный на 13 000 гектарах бывших тропических лесов Борнео. Другие страны также предлагают «вкусняшки». Компании, которые хотят установить солнечные батареи в Бразилии, также получат субсидии на их строительство. Боливия национализировала свою литиевую промышленность, но ее новым государственным конгломератам будет разрешено создавать совместные предприятия с китайскими компаниями.
Такой подход — попытка масштабировать цепочку поставок энергии — имеет мало прецедентов. Главные нефтяные страны мира в основном отправляют свою нефть за границу. Действительно, более 40% мировых нефтеперерабатывающих мощностей можно найти в Америке, Китае, Индии и Японии. Саудовская Аравия перерабатывает менее четверти того, что она производит; Saudi Aramco, ее государственный нефтяной гигант, имеет перерабатывающие мощности в северном Китае. Эксперименты с запретами на экспорт в основном проводились на более простых товарах, таких как древесина в Гане и чай в Танзании. Но вот получить никель настолько чистый, чтобы его можно было использования в электромобилях, отмечает Мэтт Гейгер из хедж-фонда mjg Capital. Для этого требуется три разных типа фабрики, и никель затем должен пройти еще несколько этапов, прежде чем он войдет в автомобиль.
Ископаемое топливо сделало некоторые части Персидского залива богатыми, но почти каждая отрасль в мире постоянно потребляет нефть. Нет никакой гарантии, что отдача от зеленых металлов будет такой же большой. Батареи необходимо заменять только каждые несколько лет. Официальные лица в Международном энергетическом агентстве считают, что окупаемость от зеленых товаров достигнет пика в ближайшие несколько лет, после чего спрос пойдет на спад. Более того, технологическое развитие может внезапно снизить интерес к определенным металлам (скажем, если другой тип химии в батарее станет доминирующим).
Между тем бенефициары ископаемого топлива пробуют совершенно другую стратегию: они пытаются заново изобрести форпост. Персидский залив хочет быть местом, где мир ведет бизнес, приветствуя торговлю со всех уголков земного шара и предоставляя убежище от геополитической напряженности, особенно между Америкой и Китаем. К 2050 году мир должен был прийти к нулевым выбросам. Хотя Персидский залив богат, его экономики все еще развиваются. Местная рабочая сила менее квалифицирована, чем в Малайзии, но получает заработную плату, сопоставимую с заработной платой в Испании. Поэтому им нужны рабочие-мигранты. В Саудовской Аравии они составляют три четверти от общей численности рабочей силы.
Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) были одной из первых стран в регионе, которая диверсифицировала свою экономику. Они сосредоточились на таких отраслях, как судоходство и туризм, потому что они будут помогать другому бизнесу. Кроме того, они сделали ставку на высокие технологии, таких как искусственный интеллект (ИИ) и химикаты. Абу-Даби уже является домом для аванпостов Лувра и Нью-Йоркского университета и планирует зарабатывать на космических путешествиях для туристов. Катар строит научный городок, кампус, который будет стоить $6.5 млрд и раскинется на 1500 гектарах, работая в том числе, как индустриальный парк для университетов, в котором размещаются филиалы Ten, включая Northwestern и University College London.
Другие страны в Персидском заливе также участвуют в этой игре. Саудовская Аравия надеется, что потоки иностранных инвестиций увеличатся до 5.7% ВВП к 2030 году по сравнению с 0.7% в 2022 году. Страна тратит баснословные деньги, чтобы добиться этой цели. За последнее десятилетие Государственный инвестиционный фонд выделил стране $1.3 трлн — больше, чем прогнозируется в соответствии с Законом о сокращении инфляции, в рамках промышленной политикой президента Джо Байдена в Америке. Фонд скупает все — от футбольных команд и нефтехимических заводов до совершенно новых городов. Промышленная политика никогда не проводилась в таких масштабах. Дэни Родрик из Гарвардского университета и Натаниэль Лейн из Оксфордского университета считают, что Китай потратил 1.5% ВВП на подобные усилия в 2019 году. В прошлом году Саудовская Аравия выплатила суммы, эквивалентные 20% ВВП. \\
Победят все, но это неточно
Когда тратится столько денег, трудно понять, что работает, а что нет. Производители в Омане, выпускающие продукцию от алюминия до аммиака, могут получить завод в бесплатную аренду в одном из новых индустриальных парков страны, покупать материалы за щедрые гранты и выплачивать заработную плату своим работникам, занимая дешево у акционеров, к которым обычно относится правительство. Они могут даже использовать экспортные субсидии для продажи за границу по более низкой цене. Как узнать сказать, какие компании переживут все эти вливания, а рухнут, как только они закончатся?
Одно уже совершенно ясно. Частному сектору еще предстоит взлететь в Персидском заливе. Почти 80% всего ненефтяного экономического роста в Саудовской Аравии за последние пять лет произошло за счет государственных расходов. Сейчас в стране работает 35% женщин по сравнению с 20% в 2018 году. Но в целом их участие в рабочей силе в странах Персидского залива остается низким. Исследователи из Гарварда обнаружили, что законодательство, введенное в 2011 году, которое предусматривало, что саудовцы должны составлять определенную часть численности персонала фирмы — например, 6% всех работников в области зеленых технологий и 20% в страховании — снизило производительность и ничего не сделало, чтобы переместить фокус на частную занятость.
В конечном счете, несколько стран достигнут статуса стран с высоким уровнем дохода. Возможно, расходы ОАЭ на ИИ окупятся. Возможно, новые технологии сделают мир более зависимым от никеля в пользу Индонезии. Население Индии слишком молодо для стагнации роста. Но все три стратегии, используемые странами в гонке за лидерством — разворот к высокотехнологичному производству, использование зеленого перехода и переосмысление протекционизма — все это азартные игры, причем дорогостоящие. Даже на этом раннем этапе можно извлечь несколько уроков.
Первый заключается в том, что государство сейчас гораздо активнее участвует в экономическом развитии, чем когда-либо за последние десятилетия. Каким-то образом экономика должна эволюционировать от аграрной бедности к диверсифицированным отраслям, которые могут конкурировать с производителями в странах, которые были богаты на протяжении веков. Для этого требуется инфраструктура, исследования и государственная экспертиза. Также может потребоваться кредитование по ставкам ниже рыночных. Это означает, что определенное участие государства в этом процессе неизбежно, и что политикам придется выбирать некоторых победителей. Несмотря на это, правительства теперь вмешиваются гораздо чаще. Многим надоел вашингтонский консенсус. Преимущества его самых простых реформ, таких как независимые центральные банки и министерства, напичканные профессиональными экономистами, уже получены; институты, которые когда-то проводили его в жизнь (а именно, МВФ и Всемирный банк), уже совсем не те, что прежде.
Сегодня политики в развивающихся странах берут пример с Китая и Южной Кореи. Мало кто помнит интервенционистские глупости своей страны. В 1960х и 1970х годах не только в Восточной Азии с энтузиазмом экспериментировали с промышленной политикой; многие в Африке также увлекались этим. На протяжении большей части десятилетия два региона росли одинаковыми темпами. Однако с середины −1970х годов стало очевидно, что политики в Африке сделали неправильные ставки. Долговой кризис запустил десятилетие, известное как «африканская трагедия», когда экономика континента сокращалась в среднем на 0.6% в год. Позже, в 2000х годах, саудовские чиновники безуспешно тратили большие средства на развитие нефтехимической промышленности, забывая, что доставка нефти за границу обходится дешевле, чем плата людям за работу дома.
Серпом и молотом
Во-вторых, ставки высоки. Большинство стран вложили огромные суммы в выбранный ими путь. Для небольших экономик, таких как Камбоджа или Кения, результатом может стать финансовый кризис, если что-то пойдет не так. В Эфиопии это уже произошло, а дефолт по долгам сопровождал гражданскую войну. Даже более крупные страны, такие как Индия и Индонезия, не смогут позволить себе второй удар по развитию. Стоимость нынешних усилий, если они потерпят неудачу, и стоимость стареющего населения оставят им мало места для маневра. Более богатые страны тоже ограничены, хотя и другим ресурсом: временем. Саудовская Аравия должна развиться до того, как спрос на ее нефть упадет, иначе будет мало способов поддержать своих граждан.
В-третьих, меняется способ роста стран. Согласно работе г-на Родрика, производство было единственным видом работы, где бедные страны повышали свою производительность быстрее богатых, поэтому и догнали их. Современная промышленность может не предложить такого же преимущества. Вместо того чтобы тратить время, пытаясь сделать производственные процессы немного более эффективными, рабочие в странах все чаще добывают зеленые металлы (работая в отрасли с заведомо низкой производительностью), обслуживают туристов (еще один сектор с низкой производительностью) и собирают электронику (вместо того, чтобы делать более сложные компоненты). Все это означает, что гонка за лидерством в 21 веке будет более изнурительной, чем в 20 веке.
Подготовлено Profinance.ru по материалам издания The Economist
MarketSnapshot - ProFinance.Ru в Telegram
По теме:
Что спровоцирует хаос на сырьевых рынках в 2024 году
Зачем Китаю знать, как Россия справляется с санкциями
Пять триггеров, которые могут сбить мировую экономику с курса
